По итогам Третьего раздела Речи Посполитой (24 октября 1795 года) Пруссия приобрела польские территории к западу от рек Вислы, Буга и Немана вместе с Варшавой. Древняя столица Пястов становилась провинциальным прусским городом, столицей так называемой Южной Пруссии.
В это время город представлял собой неровный треугольник, наибольшая сторона которого от Вислы до конца улицы Хлодной (Chlodnej) составляла порядка 1/2 мили, ширина с севера на юг - 3/4 мили. Город был окопан рвами и имел сеть выездных ворот.
Издавна город был разделен на такие районы:
Только Старый город частично был окружен стенами, имел вымощенные брусчаткой улицы и дороги, имел приличный рынок и облик старинного города. Остальные районы города были вымощены только частично. Некоторые улицы, в частности Краковское Предместье и частично Лешно были хорошо застроены и обе были весьма широки.
По состоянию на 1798/99 года в городе было порядка 190 улиц, при этом всего 1500 кирпичных домов, 48 правительственных зданий, 117 дворцов, 39 костелов, 6 ратуш, 13 больниц и два театра. Саксонский сад был самым излюбленным местом для прогулок, также для этих целей использовали усаженную деревьями площадь за дворцом Комитета Казначейства, парк Лазенки, парк королевский в Уяздове, а также Cafe du bon gout, сад с очень приветливым расположением, где можно отведать вкусный кофе».
В конце 18 века, некогда шумный и людный город стал куда менее густонаселенным. Население Варшавы, которое во время Четырехлетнего сейма составляло 120 тысяч жителей, к 1798 году уменьшилось почти вдвое – до 64 829 человек. В 1806 году количество жителей составляло 68 411 человек. В городе ощущался некоторый упадок, некоторые отдаленные улицы зарастали травой, а дома стояли заброшенные.
Fantin des Odoards так описывает свое впечатление от Варшавы, увиденной в 1807 году : «Расположенная на левом берегу Вислы, частично на равнине, частично на небольшом холме, спускающимся к реке, занимает положение очень приятное. Нет у Варшавы общего плана, улицы зачастую имеют неправильную форму, некоторые достаточно широки. Много там дворцов пышных и больших общественных зданий, но контраст между блеском и нуждой, так заметный во всей Польше, выступает здесь еще сильней. Предместья Варшавы застроены полностью деревянными домами, и даже Прага, лежащая по другую сторону Вислы, также бедна, как и остальные предместья».
Тем не менее, Варшава поддерживала свою славу и производила сильное впечатление на иностранцев, чему в немалой степени способствовала красота варшавянок, как единодушно свидетельствуют мемуаристы.
Правительство Пруссии с первых моментов своей власти заявляет о существовании в польских провинциях движения сопротивления. После присоединения Варшавы к прусским территориям опасения, и, как следствие, притеснения со стороны властей, возросли. Опасения были небезосновательны - все слои населения без исключения выражали неудовлетворение сложившейся ситуацией. В некоторых полках дошло до беспорядков. Численность населения города уменьшается. Молодежь считала наилучшим покинуть страну, убегая из Варшавы через Дрезно и Липск в Италию. Несмотря на попытки властей помешать этому, в Варшаве распространяется прокламация Домбровского, призывающая поляков в легионы.
С 1 сентября 1797 года на всей территории Польши, которая отошла к Пруссии, был введен кодекс Landrecht pruski («прусский национальный закон») и, как следствие, немецкий язык в судопроизводстве. Варшава потеряла самостоятельность: помимо губернатора прусские власти создали управление полиции, состоящее из Директора и 75 служащих. Его глава являлся единолично и президентом города. Было отменено старое городское судопроизводство: 9 августа 1796 года был создан судебный магистрат, деятельность которого распространялась на Варшаву и предместья.
Пруссия проводит активную германизацию: значительные усилия направлены на то, чтобы изъять воспоминания о старой Польше, предъявляются требования отказа от родного языка, ставятся цели превращения поляков в пруссаков. Этому должна была способствовать, в том числе, учеба польской молодежи в протестантских университетах, в основном в Франкфурте-на-Одере и открытие лицея в Саксонском дворце.
В фискальной политике, помимо того, что остались все старые налоги и сборы, а уровень некоторых был повышен, были также введены новые – например, военный налог.
Правительство, подозревая заговор, устанавливает слежку и преследует патриотов.
Берлинская почта вскрывает все письма в Южную Пруссию. Издан тайный указ для почтовых отделений – не пропускать ни одной газеты французской или итальянской. Вернувшихся из русского плена пытаются лишить влияния. Тех, кто принадлежал к высшему обществу, оставляли под открытым наблюдением полиции, а простых людей высылали из Варшавы и закрывали в провинциальных гарнизонах. Террор ослаб только со смертью Фридриха Вильгельма II (в ноябре 1797). Его преемник проводил более умеренную политику примирения по отношению к полякам.
Нельзя сказать, что Пруссия не сделала ничего полезного для польских городов, в частности, для Варшавы – некоторые мероприятия принесли позитивный эффект. Так, были вымощены некоторые улицы, был подготовлен проект моста через Вислу. Было организовано приличное почтовое управление, правда, не без контроля за корреспонденцией, введены должности почтальонов. В 1797 году учреждена прусская ипотечная организация, в 1804 году организовано общество пожарных.
Постепенно жизнь возвращалась в обычное русло. Благодаря возможности получения из Берлина кредитов, восстанавливались некоторые фабрики. Варшавский фарфор приобретает славу, развивается торговля колониальными товарами. Появляются банки. Активно развивается швейное искусство. Среди модниц этого времени наибольшей популярностью пользуются пани Lazarowiczowa i Ledoux. Работает множество кофеен и кондитерских, «где в изысканных интерьерах в любое время суток вы можете отведать шоколад, мороженое и прочее.» Зажиточный средний класс и дворянство, оправившись от потрясений, постепенно возвращалось к привычной жизни, стремясь получить от нее радость.
Общественная жизнь преимущественно была сосредоточена в узком кругу знакомых и заключалась большей частью в разговорах и различных играх. Старшие господа и матроны иногда играли в карты: марьяж (marjasz), румель пикет (rumel pikieta), druzbant или kiks были самыми любимыми играми. Молодежь также и танцевала. Любимыми танцами были мазурка, краковяк, а в конце – драбант (польский танец, известный еще с 17 века, соединение полонеза с мазурки) Под прусским влиянием начали танцевать, пока с трудом, импровизационный вальс. В перерывах для отдыха пели песни.
Богатое мещанство по своим нарядам и развлечениям, практически ничем не отличались от шляхетского общества, но не было в него допущено.
Время тишины закончилось, когда в Варшаву вернулся Юзеф Понятовский. Дворец под Бляхой, где жил племянник последнего польского короля, стал центром общественной жизни. Тут собирались самые прекрасные женщины Варшавы, сюда стремилась со всей страны дворянская молодежь, чтобы повеселиться. Здесь и во дворце в Яблонной, недалеко от Варшавы, тоже принадлежащем Понятовскому, со вкусом танцевали, охотились, пили, играли в карты.
От окружения князя Юзефа отличался серьезный дом Винцентия Красинского, который со своим родственником Юзефом основал Общество друзей Польши.
Дворец под Бляхой под руководством госпожи де Вобан в то время представлял французскую культуру общения дореволюционных времен, здесь общались преимущественно по-французски, в ходу были обычаи французской аристократии 18 века. Дворец Красинских же был центом польской культуры времен четырехлетнего сейма, и занимался в том числе развитием польского языка.
Градоправитель (president) Майер начал давать роскошные балы, целью которых было сблизить польское высшее общество и прусские высшие правительственные/официальные круги. Не было недостатка в развлечениях и без этого: балы, театры, маскарады, пикники, концерты шли без конца. Зимой излюбленным местом собраний было казино Ledoux, летом Саксонский сад. «Там (в главной аллее) ходили часто до ночи веселыми группами прекрасные дамы в узких платьях с короткими рукавами, волосы их коротко острижены a la Titus ,были спрятаны под маленькими шляпками, где кланялись им элегантные кавалеры во фраках с длинными аж до земли фалдами, а заканчивалось все обыкновенно u Lesla, где с мороженным и оранжадами обсуждались планы поездок в окресности Варшавы, пикников и маскарадов.»
Развлекалась Варшава в последние годы при прусских властях как никогда прежде, а поверхностному зрителю могло показаться, что варшавское общество забыло о прошлом, и, не желая думать о будущем, жило только настоящим днем.
...В 1805 году на польские земли пришла очередная война.
От Вены к Моравии шли французские войска под предводительством Наполеона, под знаменами которого уже давно сражались лучшие сыновья польской земли в надежде добыть независимость отчизне. С восхода шли войска российского императора в сторону Австрии. По дороге Александр I задержался в резиденции старших Чарторыйских (Адам Казимир и Изабелла Чарторыйские) в Пулавах, где ему был представлен план мероприятий по польским провинциям, принадлежавшим Пруссии, и присоединения их к России, восстановления Польши под властью Александра. Автором прожекта был князь Адам Ежи Чарторыйский.
Из Пулав был направлен посланец в Варшаву с целью приобщить к делу видного представителя столицы князя Юзефа Понятовского. (Согласно версии Мюрата, которую он впоследствии излагал Наполеону, посланник из Пулав должен был предложить князю 40 тысяч, чтобы раздать давним польским воинам. Князь ответил «Верните это золото императору и скажите, что подобные меры не нужны. Ему достаточно просто объявить независимость Польши, и все поляки посвятят свою жизнь и отдадут свое имущество ради его дела, без этой же декларации никто не сделает даже шага ради императора Александра”).
4 октября 1805 года российские войска должны были перейти через реку Пилицу и тем самым дать сигнал к восстанию южной Пруссии. Но получилось иначе – вместо того, чтобы силой принудить Пруссию к реализации описанной выше идеи, Александр отказался от нее и направился в Берлин для налаживания отношений с прусским домом. Прусское правительство не верило в возможность восстания и российского вмешательства, будучи хорошо осведомленным о нерешительности Александра в этом вопросе. Однако же отдавало себе отчет, что при менее благоприятной для них политической ситуации восстания не избежать. А ситуация для Пруссии складывалась крайне неблагоприятно.
14 октября 1806 года французы выиграли битву под Йеной и Ауэрштедтом, 25-го пала крепость Шпандау, 27-го числа Наполеон с триумфом въехал в Берлин. 3 ноября авангард французских войск под командованием Эксельмана ступил в Познань, где был встречен поляками с ликованием.
Варшава была еще спокойна. Ничего удивительного: в ней располагался прусский гарнизон, а с ноября еще и российская дивизия.
Внешнее спокойствие, царившее в Варшаве, несмотря на яркие выступления в поддержку Франции в Познани и Калише, дали прусским властям некоторую иллюзию безопасности. Власти не опасались непосредственно восстания, только беспорядков. Прусский король обратился к князю Юзефу Понятовскому с письмом, в котором рекомендовал ему, с целью обеспечения порядка, покоя и безопасности в городе, создать и возглавить милицию, предназначенную для защиты города, рассчитывая, видимо, на авторитет князя среди горожан. Князь Юзеф, уступая желанию жителей Варшавы, приступил к созданию милиции.
Король высказывал удовлетворение покоем, царящим в городе, однако же приказал расстреливать в 24 часа «любого польского шляхтича, который будет подстрекать других к восстанию, либо принимать в нем непосредственное либо косвенное участие». Прусские власти опасались, что с приходом французов может вспыхнуть восстание. Изображая спокойствие для жителей, власти готовились, однако, к возможному отступлению. Понемногу вывозилась казна, была проведена подготовка к сожжению моста. Тишина в городе была ненадежна, все дрожало от нетерпения. Несмотря на все меры предосторожности, предпринятые пруссаками, прокламация Домбровского от третьего ноября 1806 года, призывавшая к восстанию и обещавшая приезд Костюшко, все равно попала в столицу. Первым ее привез Юзеф Шимановский. Среди людей, к которым пинадлежали Вейсенхоф, Тадеуш Тышкевич, Довнарович, Василевский и другие, решено было послать Домбровскому докладную ведомость о «диспозиции помыслов польских, а также о состоянии и расположении войск неприятельских в столице и прилегающих районах». Выбор пал на Вейсенхофа и, несмотря на трудности, он смог выбраться с депешей из города.
26 ноября прусские и российские войска оставили свои позиции, отступили из Варшавы, двинулись в предместье Прага, спалив за собой мост. Варшава наконец-то была свободна.
На следующий день все знатнейшие граждане были собраны в ратуше старого города в девять утра, где уже находился муниципальный совет. После короткого совещания они направили делегатов к князю Юзефу Понятовскому, с приглашением присоединиться к совету. Когда князь Юзеф прибыл в Ратушу, магистрат и граждане просили его, чтобы он принял руководство городом, на что князь ответил: «Как истинный поляк и житель Варшавы, принимаю возложенные на меня обязательства, пока дальнейшая судьба нами не распорядится»."
...На следующий день после отступления прусских войск, 27 ноября 1806 года, в семь часов вечера, первый авангард французов, состоящий из 80 конных всадников, въехал в Варшаву со стороны села Воля. Жители встречали их радостными криками, как настоящих друзей, и с триумфом сопроводили до Краковского предместья. «Там всадники выстроились возле костела Бернардинцев, к которому со всего города сбегались жители, заполнив практически всю улицу. Никто из прибывших не спешился. Спрашивали только, где пруссаки и россияне. Им отвечали, что в предместье Прага. Спросили – далеко ли это и как туда добраться? Им ответили, что за Вислой, но мост сожжен. После чего всадники покинули город и расположились в Воле под Варшавой.» Через два часа появилась конная бригада под командованием генерала Мийо, а на следующий день в Волю прибыл герцог Бергский – Мюрат, зять Императора.
«Из города выехали первые должностные лица (Хойм и Данкельман) и видные граждане, во главе с князем Юзефом Понятовским. Князь выехал верхом в Волю, где застал герцога Мюрата. Приветствовал его, и в девять часов утра корпус, во главе которого ехали верхом герцог Мюрат и князь Юзеф, двинулся в сторону Варшавы. Герцог Мюрат ехал справа, и был облачен в мундир согласно своему положению, украшенный мехом соболя, а также отороченный зеленым бархатом.
Возле ворот Варшавы ожидал городской магистрат во главе с градоправителем, который передал ключи от города герцогу Мюрату. После чего градоправитель сел на коня и сопроводил герцога через город, где на улицах было столько жителей, что протиснуться было решительно невозможно. Окна и двери домов были переполнены людьми до отказа. Все они кричали во всю мочь «Виват французы! Виват Наполеон – воскреситель польского народа!» Достойнейшие дамы, высунувшись из окон, махали белыми платками».
Мюрат сначала поселился во дворце Рачинских, который вскоре покинул из-за неудобства и переехал во дворец Потоцких. Герцог был ошеломлен, опьянен пылом, с которым его встречали поляки. Ему казалось, что это именно его так горячо приветствовали жители Варшавы, видя в нем своего будущего монарха.
Простой народ возлагал все свои надежды на Наполеона. Что касается дворян, то опытные политики, наученные осторожности, ожидали прояснения ситуации.
Хотя уже сейчас Станислав Потоцкий, казалось, уступил уговорам Выбицкого, выступавшего от имени императора, а Понятовский ждал только прямого указания императора, чтобы начать формировать войска в помощь французам, надеясь на восстановление Польши под эгидой Франции.
Основные усилия Мюрата были направлены на преодоление сомнений и убеждение князя Юзефа в необходимости направить депутацию польских дворян к императору.
Мюрат уговорил князя принять свои давние военные функции. Ответ князя Мюрат описывает так: « в присутствии некоторых крупных польских магнатов он сказал «Герцог, вам следует более рассчитывать на тех, кто, как и мы, действуют по глубокому убеждению, чем на некоторых энтузиастов, которым нечего терять, и они могут бежать при наименьшей опасности. Мы с нетерпением ожидаем благосклонности императора. Невозможно, чтобы он так нас поддерживал, если бы хотел покинуть. В любом случае, уже сейчас мы его подданные, а Франция наша родина.»
Депутация, отправленная из Варшавы в Познань, была принята Наполеоном очень вежливо, но в весьма осторожных выражениях. Так, он ни разу не произнес слова Польша, подчеркивая вместо этого варшавское происхождение депутации. Однако, по словам Мюрата, депутация вернулась в восторге от приема, который оказал ей Наполеон и от доброты императора.
Прибытие императора в Варшаву вызвало новый всплеск энтузиазма. Его давно ожидали, были выставлены триумфальные арки, подготовлены венки и иллюминация. Тем временем Наполеон, который 16-го декабря оставил Познань, прибыл в Варшаву в пятницу ночью, 19-го, неожиданно явился во дворец, разместился в королевских покоях, в тот же день вызвал власти французские и польские, которым досталось от императора за недостаток порядка.
Дембовский таким образом описывает визит польских властей к императору: «На следующий день (19 декабря) явилась депутация варшавская и была принята еще хуже (чем французская). «Как это так – сказал он – французский гарнизон в Варшаве ликует, пьет, вы поощряете его к роскоши, а склады по дороге пусты и солдаты на линии фронта мрут от голода! Вы только танцуете и развлекаетесь, а о том, что нужно, не думаете!» На это возразил Кохановский, что все, чего просили – поставлялось немедленно, и что еще будет нужно – также доставят. Наполеон достал из кармана сложенную бумагу и протянул Кохановскому. «Это перечень необходимого, и, если все это не будет доставлено в течение 24 часов, вы будете расстреляны!». Произнеся это, он достал табакерку и взял понюшку табаку. Кохановский тоже имел привычку нюхать табак, и, увидав открытую табакерку, машинально к ней потянулся и, как ни в чем не бывало, взял щепотку табака. Наполеон рассмеялся.
Кохановский тем временем просмотрел список, и сказал, что в 24 часа обещать не может, но в течение 3 дней все будет доставлено. – «Хорошо» - коротко сказал император и депутация откланялась».
На следующий день император поехал в предместье Прага, где осмотрел новые фортификации, а во вторник 23-го покинул Варшаву, направившись на поле боя.
Второе, уже торжественное прибытие, пришлось на начало 1807 года. Император прибыл в Варшаву 1 января в 8 вечера. Город радостно встречал победителя, видя в нем восстановителя Польши, не боясь сравнивать его даже с Богом.
Во время пребывания в Варшаве император ежедневно (кроме 21 января) проводил смотр войск на Саксонской площади перед дворцом, осмотр разных видов вооружения и новобранцев, прибывающих из Франции. Каждый раз, невзирая на погоду, во время парада собиралась толпа горожан, чтобы посмотреть на своего любимого героя, сопровождая его после до замка.
«Пребывание в Варшаве - говорит о том времени Савари (на тот момент дивизионный генерал французской армии, доверенное лицо императора) - было для нас чем-то волшебным, судя по всему, жизнь здесь ничем не отличалась от парижской». Два раз в неделю (по версии графини Потоцкой – один раз) в замке проводились концерты. Играли в основном итальянскую музыку, дирижировал известный композитор Пайер. После концерта играли в карты. Император играл в вист с тремя дамами, выбранными еще с утра.
Помимо этого, в январе того года было значительное танцевальное оживление. После торжественного представления императору польских дам во дворце, начался бальный сезон.
Первый бал давал Талейран. «Это был один из лучших балов – рассказывает графиня Потоцкая, на которых я когда-либо была. Император танцевал контрданс, что послужило поводом для более близкого знакомства с пани Валевской. Незадолго до этого император, который сидел между мной и своей будущей фавориткой, спросил у меня, кто его соседка. Как только я назвала, император сразу же к ней повернулся, производя вид человека, прекрасно информированного». Так завязался роман, которому суждено было пережить даже времена империи. После Талейрана принимали князь Боргезе, Мюрат, а из поляков – супруга князя Станислава Потоцкого.